
	Главная			Редакция			Архив			11(27)/2005

РОМАНСЫ НЕРОМАНТИЧЕСКОГО ВРЕМЕНИ

Светлана ГАЛАГАНОВА

25 мая, в самый разгар столичной энергетической катастрофы, когда многое в городе сорвалось, отменилось, не состоялось, в органном зале Музея музыкальной культуры имени М. И. Глинки свободных мест не было. Люди добирались сюда "на перекладных", чтобы увидеть и послушать Николая БАРЫШНИКОВА, Алексея КОЖЕВНИКОВА и Андрея МЕНЬШИКОВА - поэтов и композиторов, сочинителей и исполнителей баллад, блюзов, романсов, выступавших в программе "Люди с гитарами".
     В кругу любителей авторской песни эта троица известна достаточно давно. У Алексея Кожевникова, помимо трёх записанных альбомов, только что вышел сборник стихов "Времена жизни". Автор к тому же ещё и художник. Алексею принадлежат музыка и слова гимна МГТУ имени Н.Э.Баумана. Теперь он с нетерпением ждёт, когда alma mater выведет на орбиту свой собственный спутник и её гимн прозвучит на всю Вселенную...
     Николай Барышников и Андрей Меньшиков - тоже личности знаменитые: они прославились как создатели ансамбля авторской песни "Бельканто", который очень быстро оправдал своё итальянское название ("красивое пение"), став победителем самых престижных фестивалей самодеятельной песни.
     Андрей Меньшиков - почётный член Российского музыкального общества. К его наиболее выдающимся созданиям следует отнести и "Стойкого оловянного солдатика", где в текст сказки Андерсена включено 12 дивных авторских песен. Эту композицию можно было бы издать в виде иллюстрированной детской книжки с ярким музыкальным приложением.

     Если наших потомков когда-нибудь заинтересует история отечественной народной песни, они, возможно, прочитают в музыкальных энциклопедиях, что во второй половине XX века народная песня в России развивалась в основном как песня авторская, преимущественно в романсовой форме. "А как же наши знаменитые народные хоры, Лидия Русланова?" - удивится читатель. А это - крестьянская песня XIX века, которая в то время действительно была синонимом народной. Читатель ведь помнит, что понятие "народ" распространялось в Российской Империи исключительно на низшие сословия, самым массовым из которых было крестьянство. Однако сельская среда стремительно уступала место городской.
     Уже в XIX веке городской народ пел свои народные песни - городские романсы. Иногда их авторы так и оставались неизвестными; иногда трудовой люд незаметно присваивал себе особенно поразившее его воображение сочинение и распевал как своё, "народное". Так произошло с пушкинской "Чёрной шалью", положенной на музыку А.Н.Верстовским. Схожая судьба постигла стихотворение Некрасова "Меж высоких хлебов...", сразу же ставшее популярным студенческим романсом с революционно-демократическим подтекстом. Вслед за интеллигенцией его запели под гитару рабочие окраин, и только лишь в советское время романс перекочевал в репертуар певиц-"народниц".
     После революции гитарный романс был потеснён массовыми советскими песнями. Многие из них стали подлинно народными: их пели на дворовых скамейках и застольях, в экскурсионных автобусах и домах отдыха. Но вместе с "Подмосковными вечерами" и "Вечером на рейде" непременно звучали и "Хасбулат удалой", и "Шумел камыш", и "Окрасился месяц багрянцем". "Загадочная русская душа" по-прежнему желала терзаться страстями, вздыхать о несбыточном и умирать от любви. И вот в 60-е годы, когда это массовое душевное томление, видимо, достигло некой критической отметки, в нашу городскую музыкальную среду вторглось удивительное явление, до сих пор по-настоящему не осмысленное ни искусствоведами, ни культурологами. Сотни людей самых разных профессий - молодых и не очень, "физиков" и "лириков" -взяли в руки гитары и запели песни собственного сочинения. Многие объединились в клубы самодеятельной песни, став, таким образом, "КСПэшниками". Позже их почему-то окрестили "бардами". Не будем выяснять, причём тут древние кельты. Дело не в названии, а в том, что современный многомиллионный город вновь, на новом историческом витке, обрёл свою народную песню; продолжая лучшие традиции старинного городского романса, наши барды вывели его на качественно новый уровень.
     В отличие от своих далёких кельтских предшественников с их воинственным эпосом российские КСПэшники изначально были законченными романтиками. Так что если уж именовать их на иностранный манер, то скорее трубадурами (с теми же сонетами, балладами, серенадами) или миннезингерами (с тем же культом Прекрасной Дамы), а то и вагантами (с такими же довольно двусмысленными, но очень смешными текстами). Они стали одним из главных типологических феноменов эпохи позднесоветского романтизма, когда кафе, студенческие стройотряды, вокально-инструментальные ансамбли и жилищно-строительные кооперативы назывались "Алые паруса", "Бригантина", "Романтики", когда тысячи образованных, социально устроенных, благополучных людей вдруг "перестала устраивать грешная наша земля" и они с рюкзаками и гитарами кинулись бороздить из конца в конец нашу огромную страну. И, как это часто бывает в истории, непонятно, кто кого формировал: эпоха - их или они - эпоху.
     И горели летними ночами туристские костры - в лесах и горах, от Карпат до Камчатки. И слагались в их отблесках вальсы, блюзы, романсы. А потом их привозили в города, и молодые москвичи, ленинградцы, киевляне пели про таёжные тропы и горные перевалы. И наоборот: выйдя из городских квартир, "синие троллейбусы" и "зелёные кареты" курсировали затем "на походной на дорожке, в стройотряде, на картошке...".
     Добавим к этому родившийся в Афганистане офицерский романс, политическую протестную песню, традиционный студенческий "капустный" репертуар, и мы получим подлинно народную культуру во всех мыслимых значениях этого понятия - культуру самодеятельную, творимую народом и для народа, объединяющую людей разных возрастов и профессий.
     И в то же время современная авторская песня ~ явление глубоко национальное, российское. Отечественная музыкальная традиция накрепко привязана к слову и голосу. Даже школа инструментального исполнительства основана у нас на понимании музыки как живой, взволнованной человеческой речи. Ориентация на разговор души с душой, на прямое эмоциональное вторжение в её глубины - одна из главных черт всей русской художественной культуры. "Пафосом растревоженного сердца" называл её Б.В.Асафьев. Это - культура очищения и возвышения души в процессе сопереживания. Её лиризм особый: с проникновенной искренностью, простотой, распахнутостью интонации. Это - ещё и публичная исповедь, когда "от избытка сердца уста глаголют". Неудивительно, что среди молодого поколения священников и монашества так много "православных бардов".
     Россия - странная страна. На Западе ведь тоже много "людей с гитарами", но там это в основном "лица свободных профессий", профессионально несостоявшаяся часть богемы, личности, в той или иной степени "выпавшие" из социальной системы. Во всяком случае немыслимо, чтобы сочинением и исполнением собственных песен всерьёз занялся преуспевающий бизнесмен (как Алексей Кожевников), или преподаватель университета, учёный, создатель оптико-электронных приборов (как Николай Барышников), или специалист в области новейших информационных технологий (как Андрей Меньшиков). У них что, других забот мало? Они ведь ещё и отцы семейств. Зачем они тратят на это баловство своё драгоценное время (которое, по убеждению некоторых, есть деньги)?
     Не будем обсуждать здесь этот вопрос: люди делятся на тех, кому ответ хорошо известен, и тех, кому объяснять бесполезно. Хочу лишь заметить, что самодеятельное искусство становится сегодня "бойцом невидимого фронта" - участником глобального поединка бескорыстия с корыстью, прагматизма с романтикой. Старенькая "Бригантина" Павла Когана превратилась в боевое судно, ведущее неравный бой за то, чтобы на место понятия "качество жизни" вернуть понимание её смысла, за те ценности, вне которых существование человека перестаёт быть человеческим.
     И все чувствовали, что эти песни - вовсе не "уход от реальности", а, наоборот, возвращение в неё - возвращение в ту жизнь, для которой мы и были сотворены: "...что старомодный тот романс, где так светло гитара плачет, он нашу боль куда-то прячет, он всё ещё спасает нас. И чья-то мёртвая душа вздохнёт, на локоток привстанет, замрёт, и жадно слушать станет, и плакать, и дышать, дышать...".