МНЕ В МОЁМ МЕТРО…

Карина ЗУРАБОВА

"Мне в моём метро никогда не тесно", - пел Булат Окуджава. Насчёт тесноты - это, конечно, поэтический образ, просто метро в Москве больше, чем метро. В смысле больше, чем транспорт.

Если место, куда надо попасть, находится на другом краю города, но "в двух шагах от метро", - это уже близко. Когда я оказываюсь на своей родной "зелёной" ветке, я почти дома. В метро мы живём: дремлем, говорим по телефону, ссоримся, целуемся, вяжем, делаем маникюр, готовимся к экзаменам, проверяем тетради, назначаем свидания, рисуем, фотографируем, читаем… Почему "читаем" в последнюю очередь? Потому что… об этом, собственно, и речь.
     Я люблю читать в метро. Помню, ещё в институте весь объём русской, зарубежной и текущей литературы был прочитан в адском грохоте тоннелей, перемежаемом ласковым: "Осторожно, двери закрываются!". Впрочем, текущую литературу тогда читали все: едешь, заглянешь через плечо соседа и видишь - ага, этот "Дружбу народов" читает, Трифонова; рядом - "Новый мир", Солоухина; а тот - "Иностранку", Хэйли. Не прочесть последнюю новость - роман Окуджавы, Айтматова, Бондарева, Абрамова, Маркеса, в конце концов, - было неприлично, в более-менее интеллигентной компании тогда тебе делать нечего. И журналы, и книги от нескромных взглядов аккуратно обёртывали в газетную бумагу или вдевали в клеёнчатые обложки - названия не увидеть; в принципе, можно было и "Архипелаг Гулаг" читать таким образом. Не знаю, может, кто и рисковал. Газеты читали меньше: их прочитывали дома за завтраком.
     Пролетели безумные годы перестройки, когда столичные журналы наперегонки печатали бывший самиздат. Напечатали - и увяли, "как листья осенью гнилой". Настало торжество низких инстинктов и "Московского комсомольца". Особам с повышенной чувствительностью теперь не стоило заглядывать через плечо к соседу: справа - "Внук зарезал бабушку!", слева - "Маша Распутина спала с Киркоровым!", и везде, извините, голые задницы. Это, если соседи читают газеты, а если книжки - то же самое, только "с художественностью". Иронические детективы Дарьи Донцовой на этом фоне явились бальзамом на душу, романы Акунина воспринимались как высокое искусство для интеллектуалов, а жанр "фэнтези" стал классикой для беспокойных подростков.
     Ну и что дальше? А дальше в метро вдруг стали читать… Достоевского. Роман "Идиот". Да-да, после телесериала, конечно, - дай Бог ему здоровья. "Мастера и Маргариту" читали и раньше, независимо от кино - это, пожалуй, единственное из школьной программы, что прочитывается одиннадцатиклассниками. Совсем недавно я видела девушку с томом "Братьев Карамазовых" - уж не знаю, может, старый фильм посмотрела? И другую - с "Избранным" Пушкина. Похоже, к экзамену готовилась. Вот и умница, прочтёшь ты, наконец, "Моцарта и Сальери", прочтёшь "Пора, мой друг, пора…" и станешь краше и счастливее, чем была. И экзамен свой сдашь, не сомневайся.
     Нет, не то чтобы все отказались от "Комсомолки", глянцевых журналов и "одноразовых" книжечек в мягких обложках, размалёванных пистолетами и красотками, - читают, конечно. Но как будто меньше. Многие просто решают кроссворды - с явной пользой для душевного здоровья. Заезженные службой дамы, "с печалью в глазах усталых", утешаются женскими романами. Мальчишка с плеером в ушах что-то поглощает с монитора своего мобильника. А вот парень лет 30-ти читает "Чингисхана". Должно быть, фильм "Монгол" виноват в том, что он обратился к старой книжке Яна, но как же интересно, как вкусно ему читается! Теперь он наверняка не остановится, прочтёт и "Батыя", и "К последнему морю" и долгое время будет жить в прекрасном мире настоящей книги. Помню, как в детстве я глотала эту трилогию - читала допоздна, в самых неподходящих местах, перечитывала. Какое нежное, братское чувство испытываешь к человеку, увлечённому твоей любимой книжкой! Мы выходим на одной станции, и я со вздохом удерживаюсь от того, чтобы пожать ему руку.
     Но самая большая радость постигла меня в троллейбусе. Полдень, народу немного, лицом ко мне, vis-`а-vis сидит высокий седой человек. В джинсах, в ветровочке, купленной на заре перестройки, вьетнамской - сама в такой ходила. Достаёт из сумки тоненькую книжку, обёрнутую в кальку, - должно быть, у него дома запасы этой кальки ещё с тех пор, как работал в КБ при каком-нибудь академическом институте. Читает не отрываясь, не поднимая глаз. Вытягиваю шею, насколько позволяет приличие и чужое "личное пространство", смотрю… Стихи!
     Троллейбус едет по Ленинскому проспекту. Москва, осень, 2007-й год. Человек читает стихи. Я не могу вот так просто выйти, я хочу узнать, что он читает. Он перелистывает страницу, строчки мелькают вверх ногами, но я успеваю разобрать: "О, вещая душа моя!"…
     Именины сердца - Тютчев! Почему-то я так и думала.