СТАРЫЙ НОВЫЙ СЕЗОН ОЛЕГА ТАБАКОВА

Светлана Кочерина

Обычно люди считают вехами своей жизни дни рождения, юбилеи. Новый год… В театральном же мире - все немного иначе. Там свое летосчисление ведут по театральным сезонам. Вот и Олег Павлович Табаков, возвестивший о закрытии 105-го театрального сезона МХАТа - по его словам, самого тяжелого сезона в его жизни, - подводит итоги работы, заглядывает в близкое и отдаленное будущее.

"Почему я называю его наиболее тяжелым сезоном в моей жизни? Да потому, что до этого года за всю свою жизнь я запретил только два спектакля: первый, будучи директором "Современника", когда уже активные в театральном отношении литовцы произвели на свет режиссера Юрашаса. Он поставил "Макбета" в театре "Современник". Спектакль, в котором леди Макбет играла Галина Борисовна Волчек, а самого Макбета - Игорь Владимирович Кваша. Остроумец Валентин Гафт, учившийся со мною в школе-студии, назвал эту мизансцену "Муха на куличе". Этого я стерпеть не мог, поскольку пьеса Шекспира, вполне детективная, была чудовищно скучной да еще реки крови, которые проливали на себя персонажи...
      Юрашас довольно быстро, не выдержав этого надругательства, уехал в Штаты. И всем - "Голосу Америки", "Свободной Европе", "Би-Би-Си", "Си-Си-Си" - стал раздавать интервью: "Вот какая цензура, вот откуда я вырвался...". Так получилось, что я довольно быстро оказался там же, в Штатах. И естественно, пошли вопросы: "Ты знаешь, что у вас делается в Советском Союзе? Вот ведь - запретили Юрашаса. Такой талант!". "Это, - говорю, - не цензура запретила, это я запретил". - "Как?!" - сказали они. Так вот я отнял у него часть славы.
      Это и был первый запрещенный спектакль".
      Табаков умеет рассказывать так, что интервью превращается в монолог, а монолог в свою очередь - в спектакль одного актера. К сожалению, записанное на бумаге слово вместе с интонацией теряет свой вкус. Вот и приходится прибегать к ремаркам.
      "Второй спектакль я запретил в театре-студии под руководством Табакова на Чаплыгина. Популярный актер театра и кино Вениамин Смехов поставил пьесу об Али-бабе в стихотворном пересказе. (Олег Павлович смакует каждую фразу, растягивая паузы.) Это было так несообразно (Делит это самое "несообразно" на слоги.), что я пьесу также запретил. Вот представьте, за всю жизнь, довольно длинную и глупую, - мне 68 лет - я запретил два спектакля, а за последний сезон - четыре. Три здесь, во МХАТе, и один в подвале, на Чаплыгина. (Имеется в виду "Табакерка", театр-студия под руководством О.П. Табакова.)
      Итак, что же изъято из репертуара: первое - "Гамлет в остром соусе" (Как будто оглашается праздничное меню, когда шеф-повар гордится каждым наименованием блюда своего меню.) или "Гамлет во фритюре", который я запрещал категорически, а мой советник и мудрец Анатолий Миронович Смелянский уговорил меня: дескать, видишь, как они стараются, просто пупок рвут, надо их уважить, помочь... Эту глупость я и сделал, поступившись принципами. Позору от этого не убавилось для театра. Да и мне было стыдно.
      Второй запрещенный спектакль - пьеса Леонида Андреева "Тот, кто получает пощечины". Тут я был непреклонен и не дал зрителю порадоваться моему позору.
      Третий спектакль - это комедия Александра Островского "Горячее сердце", который так долго рвался ставить наш режиссер-концептуалист Евгений Каменькович, успешно справлявшийся со своими обязанностями в театре Табакова и не сумевший одержать победу на большой сцене МХАТа. И этот я закрыл, четыре раза отсмотрев его. Полагаю, когда-нибудь мы вернемся к этому опусу.
      Как всегда, беда не ходит одна - в подвале на Чаплыгина я закрыл пьесу Вити Шендеровича. Ну даром, что тогда это было в русле тех политических событий. А я оказался вроде как предтечей. Что же касается спектакля, то дело было не в Вите, во всяком случае не столько в нем, сколько в безобразности зрелища.
      Что было нами выпущено за истекший отчетный период, вы знаете. Комментировать не возьмусь. Я вам расскажу о сильных впечатлениях. Спектакль по пьесе Майкла Фрейна "Копенгаген" везется в Киев, цены на билеты зашкаливают за сто "условных единиц". Короче говоря, Олег Табаков, артист театра и кино, покажет себя, чего-нибудь отчебучит. И вот кончился первый акт, ушли мы на перерыв, вышел я во втором акте - примерно трети зала как не бывало. Это я к тому, что некоторые пьесы не всегда с одинаковым одобрением встречаются зрительным залом. Каждому свое.
      Кстати, в "Копенгагене" мы играем втроем, а однажды был у меня один спектакль, рассчитанный на двоих. Он назывался "Вкус черешни" Агнешки Осецкой в переводе Булата Окуджавы, и там играли Алла Покровская и я. Аллочка - милая женщина из интеллигентной семьи, очень ранимая. Подъезжаем к Калининграду - огромная афиша:
      "Вкус черешни". В спектакле участвуют Олег Табаков и другие". Успокаивал, наверное, часа полтора...".
      Олег Павлович улыбается. Четыре запрещенных спектакля этого сезона стали такой же далекой историей, как и премьера "Вкуса черешни" в 1969 году. "Ребята, да вы что, почему у нас плохой сезон? Он такой, какой есть", - скажет Табаков в разговоре с журнально-газетными критиками. Начинается новый, 106-й сезон Московского художественного театра.
      "Что репетируется? Пьеса Алексея Максимовича Горького "Мещане" и пьеса Михаила Афанасьевича Булгакова "Дни Турбиных". Первую ставит Кирилл Серебренников, а вторую - Сергей Женовач. Кроме этого, есть далеко идущие планы, но о них не будем. На малой сцене первой премьерой будет "Осада" Евгения Гришковца. Затем "Скрипка и немножко нервно" Светланы Савиной в постановке Александра Марина. Пьеса горячо любимого мною венгерского писателя Иштвана Эркеня "Кошки-мышки". И ставить ее будет не менее любимый Габор Секей. Пьеса игралась лет сорок назад в Драматическом театре у Георгия Александровича Товстоногова. Будет, наверное, еще Ричард Калиновски, писатель американско-польского разлива. Это пьеса "Лунное чудовище" об армянском Холокосте. Ее будет ставить, наверное, профессор Григорян из Венского театрального института. Затем - "Парфюмер" Зюскинда в постановке Серебренникова. "Легкий привкус измены" Исхакова. Может быть, попытаемся как-то совладать с Ирочкой Денежкиной из Екатеринбурга, если, конечно, получится что-то адекватное. И это только видимая часть айсберга".
      И конечно, как водится, нужно поговорить и о мечтах. Первая мечта - о будущих спектаклях. Это Шекспир в изложении Судзуки, Чехов в изложении Штайна, Мольер и "давнишняя мечта идиота" - спектакль "Господа Головлевы", в котором Табаков когда-то хотел играть сам, а теперь предвкушает, как хорошо там сыграет Евгений Миронов. Хорошо сыграет. Лирически.
      Вторая мечта - об актерах. Чтобы вся труппа состояла из звезд первой величины. Я купил когда-то справочник "Театральная Москва" 1935-го года, а там Баталов, Грибов, Качалов, Вишневский, Топорков, Яншин, Добронравов, Хмелев... Достаточно? Вот какая труппа была. Это, конечно, сборная мира. Нет такого больше".
      Есть и третья мечта у Табакова - о зрителях, интеллигентных, понимающих и принимающих. Щедрых и искренних. В общем, о нас с вами.